<...> Говоря о заимствованиях, в первую очередь вспоминают названия предметов и явлений. Это свидетельствует о том, что в обыденном сознании, что не чуждо лингвистам, «словом по умолчанию» является существительное. Однако пушкинский ангел советует герою жечь сердца людей глаголом. Старославянское обозначение слова вообще в современном русском языке стало названием части речи, выступающей в роли сказуемого. Это не случайность, а калька с латыни: по-латыни verbum означает и «слово» как таковое, и «глагол». На латынь, в свою очередь, этот термин был переведен от греческого rhē̃ma (возможно, некоторым читателям знакомо деление предложения на топик и рему). Отличный повод вспомнить, что слова — это не только существительные!
Между тем как раз о глаголах постоянно забывают. И в старом учебнике Розенталя, и в новейшей книге И. Б. Левонтиной «Русский язык со словарем» глаголы в разделах, посвященных заимствованиям, практически не учитываются. В отличие от Розенталя, который иллюстрирует заимствования почти исключительно существительными, Левонтина также рассматривает прилагательные и некоторые междометия, но глагол по-прежнему в основном не учитывается.
В первой главе уже упоминалось, что английское слово computer происходит от заимствованного латинского глагола computare «считать». Здесь заимствован глагол, а существительное образовано от него. Бывают и обратные случаи: глагол образован от заимствованного существительного. Так, в русском языке от слова кокетка (франц. coquette) образовался глагол кокетничать, который долгое время воспринимался как естественно входящий в словарь русского языка. Глагол savor, кажущийся нам чисто русским, происходит от средневерхненемецкого smacken "отведать (вкусить)" - в русский язык он попал через польское посредничество.
Глагол rammed также имеет немецкое происхождение — вероятно, от средненижненемецкого trampen — «топать ногами, топать». Интересно происхождение глагола толкать, которое, конечно, не имеет ничего общего с русскими словами третий или третий. Согласно этимологическому словарю Фасмера, оно происходит от французского traier «лечить» (ср. англ. лечить), но не напрямую, а через немецкое слово trätieren.
В принципе немецкое участие предполагать не приходится, так как французское окончание инфинитива -er в русском языке регулярно дает - to: нанять от engager, скупиться от manquer, выставить напоказ от flâner, дебют от debuter.
В таких случаях Фасмер предполагал и посредничество немецкого -ieren, но вряд ли все без исключения французские глаголы передавались через немецкий язык в русский язык: по крайней мере, со времен Екатерины II образованные слои населения изучают французский язык, а учителя часто были носителями языка. Более правдоподобно считать, что и русские, и немцы независимо друг от друга слышали французское закрытое [e] как [i], тем более, что некоторые французские глаголы действительно оканчиваются на -ir (ср. applaudir «аплодировать»), а в принимающих языках без лишнего задержка унифицирует полученный суффикс. Примечательно, однако, что глагол, означавший только «обращать», вошел в русский язык со значением «дурно обращаться». Приобретение иноязычными словами негативных коннотаций является одним из следствий подозрительного отношения к заимствованиям, рассмотренным в главе 1.
Современным примером подобного казуса может быть склонность к саркастическому толкованию понятия толерантность и, как следствие, агрессивное неприятие самого слова: оно начинает воспринимается как «толерантность к чему-то плохому и неприемлемому» (в соцсетях даже появилось матерное слово толерасты).
Интригующим остается вопрос, почему немецкий и русский языки сохраняют французское окончание инфинитива, переделывая его в суффикс, а английский при заимствовании французских глаголов обрезает окончание: applaudir - аплодировать. Действительно, хотя русский и немецкий языки синтетические и используют суффиксы, но этот чужой суффикс для них малопригоден - его трудно использовать для чего-то другого, присоединив к исходным корням. Даже Игорь Северянин с его явно галломанским уклоном словотворчества предпочитал образовывать глагол дурить, а не * дурить. И наоборот, мы могли бы с успехом сказать *третий вместо задирать, *галопировать вместо галопировать, *фланговый вместо фланговый.
Тем не менее язык обращается с заимствованиями по своим правилам, которые, раз взялся их соблюдать, соблюдает регулярно.
Бывают, конечно, и такие отклонения, как рисковать, пересматривать, но при ближайшем рассмотрении можно увидеть, что в русском языке они образованы скорее от существительных рисковать и пересматривать, чем от французских глаголов.
Если мы обратимся к заимствованиям из немецкого языка в русский, то увидим, что для немецкого или нидерландского (нижненемецкий, по сути, нидерландский) окончания инфинитива -en это правило не выполняется. Скорее, это работает в обратную сторону: немецкое -en в русском языке регулярно исчезает. Мы говорим вкус, а не *привкус, *привкус; тереть, а не *draen, *draenate (голландское draaien); штопать, а не *штопать, *штопать (стоппен, стопфен); душ, а не * душ (спритцен). От существительных штраф, штрих, танец (нем. Straf, Strich, Tanz) мы легко можем образовать штраф, штрих, танец (ср. strafen, streichen, tanzen), в отличие от французских пар галоп - галоп (галоп), дебют - дебют и т.д.
В чем дело? Мне кажется, просто французские окончания инфинитива -ir/-er ударные, в отличие от немецкого -en. И для русского, и для немецкого слуха перкуссия воспринимается как наделенная смысловой значимостью. В немецком ударение обычно падает на корень (это историческая особенность всех германских языков, которая, как правило, достаточно хорошо в них сохранилась). В русском языке такого строгого правила изначально не существовало, однако в новейшее время русский язык все больше тяготеет к корневому ударению.
Большинство современных носителей русского языка, увидев слово новичок, прочитают его как новичок. Везде распространено произношение, звоните, звоните, несмотря на ярость столичной интеллигенции, которая настаивает на правильности звоните, звоните. И теперь уж совсем никто не скажет, готовишь, даешь, манишь, а только готовишь, даешь, манишь - ср. от Пушкина: «Ты в ней себе еду готовишь», от Некрасова: «Смотри — рубль тебе даст».
Следовательно, в русском языке существует некоторая тенденция относить ударение к корню слова.
А так как во французских глаголах окончание обычно является единственным ударным слогом, то вполне естественно, что оно «прирастает» к корню (хотя наши соотечественники, через которых французские глаголы вошли в русский язык, прекрасно понимали внутреннюю форму глаголов и видели что ударный слог не входит в корень).
Однако возникает новая загадка — почему те же самые французские глаголы в английском языке теряют свои окончания: англичане скажут to march, а не *to marcher (ср. march в русском языке). В английском ведь тоже есть исторически корневое ударение, во многом сохранившееся и в наше время.
По-видимому, это явление следует объяснять тем, что в среднеанглийский период, на который пришлось активное заимствование французской лексики, сам английский язык утратил окончания глаголов (одно время лингвисты даже считали, что столкновение с французским было "виновата" в этом процессе - своего рода креолизация языка). Поэтому английский язык не мог пойти по пути немецкого или русского и образовать такие варианты, как маршевый или маршерский.
В то же время ударение на последнем слоге было исторически чуждо английскому языку, и в большинстве французских заимствований оно как-то сместилось с конца на начало: англичане говорят Treasure, Pleasure, Color, Courage, Village с ударением на первый слог (ср. франц. tresor, plaisir, couleur, мужество, деревня — «сокровище», «удовольствие», «цвет», «мужество», «деревня»). И оказавшись в слабой, безударной позиции, французское окончание -er само оказалось подверженным потерям. При этом формы первого лица единственного числа английского глагола и французского глагола I и III спряжения совпадали: например, je dance (старофранцузское je daunce «я танцую») и I love (среднеанглийское ic love «я люблю "). Напрашивается умение сказать ic daunce и спрягать глагол в английском языке в том же духе. Таким образом, целый комплекс факторов привел к тому, что французские глаголы в среднеанглийском языке утратили исходные окончания. Позже заимствованные глаголы стали автоматически подчиняться этому правилу, когда уже сформировался образец.
Английские глаголы интереснее всего ведут себя, когда входят в русский язык. К моменту соприкосновения с русским их окончания давно утеряны - не только в инфинитиве, но и в большей части в настоящем простом времени, они фактически состоят из одного корня. Поначалу, пока в русском языке было мало английских глаголов, они вели себя амбивалентно: иногда прямо к корню присоединяли русские суффиксы и окончания, по немецкому образцу (pass, from to pass «переносить», как «танцевать» из немецкого tanzen ), а иногда - увеличивали квазифранцузский суффикс -ir- (to box from to box или shock from to shock - вряд ли стоит здесь предполагать французское посредничество).
Однако в наше время второй вариант, похоже, отмирает.
За последние двадцать лет в наш язык вошло много английских глаголов, и что характерно для них, так это прямое присоединение к корню русских аффиксов: кликнуть, войти, твитнуть, дружить (удалить из друзей), репостить, лайкать. Конечно, ряд слов вроде scan и format образованы по старому, квазифранцузскому образцу, но учтите, что эти заимствования — одни из старейших в компьютерной терминологии.
При этом заимствования «немецкого» типа звучат более разговорно и непринужденно, чем конструкции «французского» типа на -ировать, отдающие тяжелой книжностью и даже деловитостью. Это хорошо видно из стилистического дуплета comment - comment, который у нас образовался в последнее время. Когда в Россию пришли социальные сети, глагол комментировать уже давно существовал в русском языке (известен как минимум с 1825 года, а во второй половине XIX века уже был в широком употреблении). Тем не менее вполне узнаваемое английское слово comment под сообщением на форуме на русском языке получило возможность комментировать - не только с более узким значением (этот глагол вряд ли применим к устному комментарию или научному комментарию в собрании сочинений), но и более разговорный по стилю, а в некоторых контекстах и с оттенком пренебрежения.
Подобная стилистическая пара образовалась без помощи англоязычных заимствований: tophoto — фотографировать. При этом суффикс -ir- (прежнее французское окончание) был безжалостно выброшен, и не просто так, а с заменой основы - новый глагол образовался от обрусевшего существительного photo. Заметим, что русский суффикс -ова- тоже не понадобился - никому не приходит в голову использовать формы *комментировать или *сфотографировать, хотя они и не противоречат нормам русского языка.
Глаголы, образованные от заимствованных существительных, составляют особый и очень яркий класс. Очевидными примерами таких случаев являются PR (от аббревиатуры PR, то есть паблик рилейшнз «связи с общественностью»), защита паролем (слово пароль давно известно русскому языку, а вот глагол появился чуть более два десятка лет назад), обилет (первоначально в невинном смысле дирижерского жаргона — «выдать билет», но впоследствии еще и «штраф»); глагол «кошмар», прославленный известным политиком (существительное «кошмар» — очень старое заимствование из французского sauchemar, первоначально означавшее только «кошмар»). Эти глаголы отличаются по своей структуре от танцевать, ладить, нравиться, входить.
В немецком языке наряду с существительными Tanz, Strafe встречаются глаголы tanzen, strafen; в английском языке глаголы to like и to log in являются первичными, а существительные like и log in являются производными от них. Но в английском нет глаголов *to PR, *to встреча (поскольку сама встреча происходит от to meet "встречаться"), точно так же, как во французском нет глаголов *paroler , *саучемарер и *билетер; кроме того, *paroler так же невозможно, как и английское *to встреча, потому что французское parole «слово» само по себе является отглагольным существительным от parler «говорить». Глаголы от этих заимствований русский язык произвел совершенно самостоятельно.
Плодом совершенно авантюрных словесных приключений стал в наши дни обиходный глагол xerit. Происходит от неологизма ксерография (англ. xerography), изобретенного в 1942 г. для обозначения техники копирования. Буквально оно означает «сухая печать» (по-гречески xērós — «сухой»). В 1960 году появился первый общедоступный копировальный аппарат марки Xerox. Само устройство называлось и называется по-английски photocopier, по-французски photocopieur и т. д. Но почему-то русский язык выбрал для своего названия торговую марку, название которой стало нарицательным. Когда это произошло? По крайней мере, не позднее начала 1980-х: Национальный корпус русского языка приводит цитаты из дневников писателя Юрия Нагибина, где в 1983 году слово ксерокс уже употреблялось как имя нарицательное.
Это не первый подобный случай в русском языке: слово унитаз произошло от названия бренда Unitas, «единство» (так что это вовсе не универсальный таз!). В то же время появляется существительное фотокопия (засвидетельствовано другим автором, но в том же 1983 г.). А где фотокопия, там и фотокопия, так как в русском языке уже существовала пара копировать - копировать: глагол фотокопия отмечен как минимум с 1989 года.
Обратите внимание, что слова «фотокопия» и «фотокопия» этимологически неоднозначны: имеется в виду либо «копирование с помощью ксерографии», либо «копирование с помощью устройства, называемого ксероксом». Как бы то ни было, аналога этим словам в западноевропейских языках нет (немцы вообще называют эту технологию «электрофотографией», Elektrofotografie).
В итоге глагол фотокопировать, как и фотографировать и комментировать, был усечен, а вывод получился ксерифицированным, а с добавлением русской приставки - ксерифицированным. Так же, как глаголы фоткать и комментировать, он образует с оригиналом фотокопии стилистическую пару-дуплет: вариант с -ir- - официальный, без - разговорный.
Особый случай, когда заимствованный глагол неожиданно совпадает с каким-то исконно русским. Классическим примером является компьютерный термин click, который, образованный от английского звукоподражательного глагола to click, совпадал с давно известным в языке чисто русским глаголом. Это отражено в современной шутке.
XXI век. Старый айтишник читает внуку сказку Пушкина: - Он стал звать золотую рыбку... - Дедушка, почему рыбку? - Ну мышей тогда не было, рыбками звали!
Интересно, что переводчики англоязычного интерфейса попытались ввести термин click (он иногда встречается и сегодня). Но в повседневной речи он не прижился - я лично не знаю никого, кто говорит щелк вместо щелк. Вероятно, немалую роль в успехе слова click сыграло семантическое сходство — ведь русский омоним означает «звонить, обращаться», а кликая по иконке, мы действительно «вызываем» программу, «обращаемся» к ней.
Более причудливы случаи, когда смыслового совпадения нет — например, глагол to share (от англ. to share «делиться»). С русским глаголом шарить здесь сложно увидеть пересечение значений. Но, если бы мы не знали, что перед нами заимствование, наверное, специалисты по сравнительно-историческому языкознанию стали бы искать такие пересечения.
Мария Елиферова, кандидат филологических наук и переводчик, решила не ограничиваться обсуждением иностранных понятий на русском языке. В книге "#PantaloonsFracjacket" автор рассматривает, как вообще языки взаимодействуют друг с другом, какими способами слова переходят из одного языка в другой, как они меняются в процессе. Научный подход к теме сочетается с доступной подачей и забавными примерами из истории и литературы.
Купить книгу